Тонкая белая бумага, такая же, как у нас во дворце. Местами линии букв значительно толще, а вот тут и вовсе почти клякса, словно писавший глубоко задумался в этот момент и забыл поднять перо от бумаги. «Дорогой друг, боюсь, дни мои сочтены…» Да, начало неоптимистичное – несколько раз прочитав письмо, весьма прямолинейно написанное, я сложила лист бумаги по старым сгибам, но барону обратно его не протянула.

Если это письмо подлинное, то Каддор рассказал мне правду. А раз так – вопрос в том, кто еще может знать об уготованной Соэнлике роли?

– Каково ваше место в составе… – я чуть было не сказала «мятежников», – войск, поддерживающих Герберта Фиральского?

Каддор хмуро посмотрел на меня, и я, тяжело вздохнув, взмахнула рукой:

– Харакаш, выпроводите барона вон.

Мастер меча сделал шаг от двери к мужчине, тот, напротив, отступил, возмущенно глядя то на меня, то на островитянина.

– Барон, зарубите себе на носу, если вы приходите за помощью, то оставьте ваши игры в тайны и интриги за порогом этого места. Мне и без поиска украденных девиц хватает забот. Я здесь только для одного – вернуть власть герцога в законные руки. А учитывая всю ситуацию, – я покачала сложенным листком бумаги в воздухе, – среди ваших союзников явно не все желают вам добра. И если вы сейчас же не начнете отвечать на мои вопросы прямо и без утайки, то я отдам вам письмо и выставлю вас вон. И нет, я не буду испытывать никаких мук совести. Ни как женщина, ни как будущая мать. – Я не удержалась, съязвив напоследок.

Барон под моим взглядом совсем посмурнел.

– Всякий старается повлиять на молодого герцога. При нем есть совет из пяти влиятельных людей, я – один из них. Четверо других это два барона, Зимор и Стахий, и два графа – Леон Амальский и Удо Оташский.

И здесь люди Эверарда нос сунуть успели! Да что ж не сидится вам на попе ровно, а?

– Кто из них имеет наибольшее влияние на Герберта?

Барон задумался.

– Сложно сказать. Юный герцог не так прост, как может показаться на первый взгляд…

– Какие отношения у вас с остальными членами совета?

Каддор пожал плечами:

– Я не могу сказать, что есть какая-то неприязнь. Конечно, их сиятельства относятся к нам с некоторой снисходительностью, но презрения не выказывают.

– Кто из совета больше всех других выражает свое желание приступить к военным действиям?

– Я не понимаю, как это…

– Барон, я дважды повторять не буду. Отвечайте! – Я повысила голос, чувствуя подступающую ярость.

Хочешь помощи, так дай что-то взамен! Наглая баронская морда, я тебе что, девочка на побегушках?!

Лицо Каддора пошло багровыми пятнами, сам он громко засопел, сражаясь с собственной гордостью под моим пристальным взглядом, но благоразумие взяло верх.

– Я выражаю. – Барон вызывающе вздернул подбородок, ожидая моих слов, но для меня это стало лишь еще одной деталькой в его и без того весьма красноречивом образе.

– Хорошо. – Кивнув, я встала, обошла стул и оперлась руками на его спинку. – Ваша дочь наверняка жива. Если бы ее хотели устранить как потенциальную и неугодную соперницу, то не стали бы заморачиваться с похищением. Болт в грудь, и все проблемы решены. – Я заметила, как схлынула краска с лица мужчины при этих словах, и отвела взгляд, словно бы жутко заинтересовалась абсолютно пустой стеной, дав ему время вернуть себе самообладание.

– Что мне делать? – Каддору хватило пары секунд, чтобы взять себя в руки.

Я снова перевела взгляд на него:

– Возвращаться в ваш мятежно-освободительный лагерь. Не скрывайте своего беспокойства, но не проявляйте излишнего рвения в поисках виновника. Почаще оглядывайтесь. Особенно присмотритесь к тем, кто не поддерживал ваше стремление к войне или даже открыто критиковал его. И… пожалуй, не ешьте и не пейте ничего первым или из чужих рук. Вы меня поняли?

Барон медленно кивнул.

– Отлично. Задержитесь в крепости еще ненадолго. Мне надо кое-что обсудить с магистром Ирвином. Может быть, потребуется ваша помощь. А пока – вы свободны. – Харакаш сделал шаг в сторону и распахнул дверь под чуть одуревшим взглядом Каддора. Барон замешкался на мгновение и широким шагом покинул мою комнату, имея чуть растерянное выражение лица.

Кажется, что он совершенно не так представлял себе аудиенцию. Я его понимала.

– Как самочувствие? – первым делом поинтересовался мастер меча, закрыв за посетителем дверь и повернувшись ко мне.

– Намного лучше, только голова периодически болит, а я все никак не могу понять почему. – Я снова коснулась пальцами левого виска.

– Я позову магистра. Ты же все равно хотела с ним поговорить, верно? – Островитянин, коснувшись ладонью двери, бросил на меня вопросительный взгляд, и я кивнула, вызвав новый приступ внезапно острой мигрени.

– Сядь, Эва. Я скоро вернусь. – Заметив мое дрогнувшее от противной боли лицо, Харакаш вздохнул и выскользнул за дверь, оставив меня в одиночестве.

Я, воспользовавшись его советом, пересела на кровать, подняла подушку повыше в изголовье и, скинув сапоги, устроилась полулежа на кровати, раздумывая над всем случившимся.

Итак, дочь Каддора похитили. Это точно не матримониальные происки других аристократических семей, иначе девушку бы просто убили. Она нужна как рычаг давления. Или в качестве источника информации. Или как марионетка. Как много «или»… Интересно, насколько сильно она погружена во все дела своего отца и как много знает о восстании? Могли ли ее похитить люди старшего из братьев герцогов? Каддор сказал, что мятежные войска не собирают податей, и он не врал. По крайней мере, он был искренне уверен в том, что говорит правду. Но кто-то все-таки разорил Кохшу. Причем, по словам Доры, они все же платили подать в казну герцогства, а потом ее пришли требовать второй раз от лица Герберта Фиральского. Да вот только от его ли лица?

Массируя пальцами виски, я тяжело вздохнула – невзирая на мою тягу к реконструкторству, я никогда не любила все эти интриги и переплетения заговоров, хоть они и были неотъемлемой частью истории любого человечества, что в том мире, что в этом. Сейчас я чувствовала себя как загнанная в угол кошка – можно шипеть, можно «полосовать» когтями воздух, можно даже попытаться пробежаться по стене вверх, но эффективность этих действий будет под большим вопросом.

Мигрень то отступала, то наваливалась с новой силой. Мне хотелось одновременно лежать без движения и разнести все, до чего я смогла бы дотянуться в этой комнате. Закрыв глаза, я попыталась успокоиться, избавиться от нарастающего раздражения. Глубокий вдох и три порционных выдоха. Глубокий вдох, три порционных выдоха. Вдох…

Перед моими глазами вдруг появился образ мужчины средних лет. Коротко обрезанные темные, чуть тронутые сединой волосы, ухоженного вида недлинная борода. Добротный камзол в черно-зеленых тонах, белоснежная рубаха, несколько крупных перстней на пальцах – все выдавало в нем человека весьма обеспеченного, а пульсация Ато вокруг тонко намекала на то, что и силой увиденный мною не был обделен. Незнакомец вздрогнул, открывая глаза и удивленно смотря прямо на меня. На его лице отразилось замешательство, потом – некая степень понимания, тут же переходящая в испуг. Он взмахнул руками, выводя в воздухе светящиеся линии, пока я пыталась сфокусироваться на постоянно ускользающих чертах его незапоминающегося лица, что-то пробормотал и исчез. А вместе с ним исчезла и моя мигрень.

Какой еще падле приспичило покопаться в моей голове? И самое главное – что он там узнал?! Я открыла глаза ровно в тот момент, когда скрипнула входная дверь и на пороге показались оба выходца с Туманных островов.

– Какой-то говнюк пытался копаться в моей голове! Или даже уже копался на тот момент, когда я смогла его… э-э-э… определить, – с ходу огорошила я вошедших в комнату мужчин.

Ирвин всплеснул руками и покосился на закрывающего дверь Харакаша. Тот, поймав его взгляд, лишь пожал плечами.

– С ней постоянно что-то случается. Я уже почти привык.