Процесс был небыстрый – повозки, шедшие попарно, выстраивали цепочкой. Между облаченными в цвета герцогства и Андарии воинами мелькали красные одеяния храмовников разной насыщенности.
Бернард вздохнул – глубоко уважая Фиральскую комтурию, которая не раз позволяла своим служителям уходить добровольцами на границу с Ульманом и при этом держалась далеко от политики, он испытывал смешанные чувства к Указующему. Будущий комтур, лидер Длани… Гир производил впечатление человека, верного своим убеждениям, стойкого, решительного. А еще – не склонного к неоправданному риску. И когда рано утром Гир пришел во временно назначенный офицерским дом и заявил, что ее высочество Эвелин, защитница веры приняла решение отправиться за беглым чародеем в сопровождении только лишь мастера меча и, собственно, его, Бернард опешил.
«Позвольте, но как же? Она же принцесса, дочь нашего короля. Разве можно так безрассудно…» – попытался возразить граф и тогда ощутил это. Медленное, нарастающее давление, что все усиливалось по мере того, как Указующий пристально смотрел ему в глаза. В какой-то момент Бернарду стало не хватать воздуха, и он оперся на угол стола.
«Никогда. Не смей. Подвергать. Сомнению. Наши. Решения», – отчеканил тогда Гир, не отпуская своей невидимой хватки. И лишь когда Бернард кивнул, эта хватка ослабла. Указующий тогда подал руку, помог графу подняться и даже извинился, сказав, что не привык, чтобы его слова оспаривались кем-то ниже.
«Я граф», – напомнил ему Бернард. На что храмовник лишь усмехнулся и ответил: «Никакие титулы не ставят человека выше божественного. Даже корона. Защитница следует за своим предназначением, и ни я, ни кто-либо другой не вправе ее останавливать. Будет так, как она сказала. И никак иначе».
– Ваше сиятельство, – в воспоминания грубо вторгся чужой голос, и Бернард, тряхнув головой, посмотрел на обратившегося офицера, – прошу прощения, но там происходит что-то странное.
Голос мужчины звучал так, что граф тут же посмотрел в указываемую ему сторону. И обомлел.
На него с вершины холма медленно плыл густой, молочно-белый туман, рассеиваясь всего в паре десятков шагов в едва заметную дымку.
– Позовите храмо…
– Не надо, я уже тут, – рядом раздался уже хорошо знакомый графу голос. Безымянный Эмил. С тем, как к нему относиться, Бернард тоже не мог до конца определиться – про носящих этот титул храмовников информации было ничтожно мало, да и та почти целиком состояла из сплетен и слухов. Сам Эмил, казалось, ничуть не тяготился настороженно-почтительным к себе отношением. Граф знал, что многим его солдатам этот человек пришелся по душе, исключая разве что его пугающую способность подкрадываться, – последний раз Бернард видел Эмила несколько сотен ударов сердца назад на противоположном от него холме, напряженно вглядывающегося в даль и периодически почесывая сидевшего за пазухой щенка, чья любопытная морда торчала из-под теплой накидки.
– Хм… Не могу сказать с уверенностью, но вроде бы это не опасно. Заходить в этот туман, конечно, не стоит. – Безымянный покачался с носка на пятку, подцепив ремень на поясе большими пальцами рук. Потом наклонил голову к плечу, прищурился и напрягся, как зверь перед прыжком. Щенок тут же спрятался внутрь так, что торчало только одно лохматое ухо.
– Быстро назад! – Бернард даже не успел заметить, откуда в руках храмовника появились два длинных кривых ножа. Уже разворачивая коня, он услышал, как Эмил что-то буркнул себе под нос и над его головой полыхнула белым светом какая-то закорючка, заставившая всех орденских побросать свои дела и броситься к Безымянному.
Отогнав коней к войску, что замерло, глазея на собравшихся у подножия холма божественных служителей, Бернард мысленно взмолился о том, чтобы всякая беда, какая только могла выйти из этого тумана, обошла их стороной. И словно в ответ на его молитву туман пришел в движение, вскипел, как убегающее из горшка молоко, и выплюнул из себя скачущего во весь опор всадника.
«Это же мастер меча! Но почему он один, где ее высочество?!» – подумал Бернард.
Оруженосец принцессы, коротко охнув, пришпорил своего коня первым, бросившись навстречу прибывшему.
Островитянин осадил коня и, не дожидаясь, пока животное затормозит, спрыгнул с седла, кувырком прокатившись по земле прямо к храмовникам.
Ощущение надвигающейся беды захлестнуло графа с неотвратимостью морской волны. Велев офицерам заняться построением войска, Бернард послал коня вперед, напряженно наблюдая, как Харакаш и Эмил обмениваются короткими и явно эмоциональными репликами, а потом вдруг оба разворачиваются туда, куда Безымянный ткнул пальцем. Причем островитянин вдруг сереет, замирая с каким-то жутким, обреченно-решительным оскалом, и медленно кивает.
В тот же миг Эмил растворяется в воздухе, а храмовники бегут обратно к войску, оставляя Харакаша и Альвина одних.
– Граф, – каким-то сухим, надтреснутым голосом приветствует его мастер меча.
– Мастер ме… – Островитянин поднимает на Бернарда взгляд, и тот осекается на полуслове.
– Бросайте повозки, созывайте офицеров. Нам нужно придумать, как мы будем осаждать военный лагерь на склоне с той стороны. – Палец островитянина указал на холм по левую сторону от дороги. – Эвелин там. И Гир, судя по всему. Они пока живы, но если мы не поторопимся, то это может быть ненадолго.
Ощутив, как по позвоночнику пробежала ледяная дрожь, Бернард снял с пояса сигнальный рожок и коротко протрубил, отдавая приказ для быстрого офицерского сбора.
«Вернись живым», – снова прозвучали в голове графа слова его возлюбленной. К сожалению, Бернард не был уверен, что сможет выполнить этот приказ.
…Сознание возвращалось урывками, перемежаясь вспышками боли. В голове гремела чудовищная какофония, перед глазами то и дело все снова темнело, но даже когда я видела свет, то все было мутным, расплывалось пятнами.
Наконец, когда мир стал чуть четче, а я смогла осознать себя в пространстве, то обнаружила, что сижу на промерзшей земле, очищенной от снега, опираясь спиной на грубо отесанный деревянный столб, с веревочным кляпом во рту. В каком-то шатре.
Все тело болело настолько сильно, что я даже не сразу поняла, что мои руки, отведенные назад, скованы – даже не связаны веревкой! – а скованы кандалами за столбом.
Голова кружилась, и стоило мне попытаться поднять ее, как желудок свело неконтролируемым спазмом. И деваться мне было некуда, захлебнуться собственной рвотой – не та смерть, которую бы я хотела.
Да я вообще никакой не хотела!
Удивительно, но, проглотив тошнотворно-кислую массу, я почувствовала себя чуть лучше. Голова прояснилась, и я все же смогла поднять ее, обводя чуть более внимательным взглядом место, в котором оказалась. И смотря на человека, который меня предал.
Гир сидел напротив меня, устроившись на чурбане. Перед ним в землю был воткнут мой клинок, ножны валялись поодаль, возле моих доспехов.
– Решил оставить тебе поддоспешник. Ее высочество может заморозить свой сиятельный зад раньше времени. – Невзирая на явный сарказм, его голос был спокоен и даже доброжелателен.
«Совсем как в первый раз там, в крепости. За что, Гир? Почему ты это сделал?» – пронеслось в голове.
Некоторое время мы смотрели друг на друга молча. После чего я подняла взгляд к небу и увидела, как начал падать мягкий снег. В этот же момент Гир оказался возле меня, больно сжав мой подбородок и опустив голову так, чтобы я могла смотреть только ему в лицо.
– Это небо не для тебя, защитница, – сказал он как выплюнул.
«Да пошел ты…» – устало подумалось мне. Отвечать я ему не могла, смотреть в его паскудную рожу не хотела. Осталось только пожать плечами и закрыть глаза… чтобы тотчас моя голова мотнулась в сторону, а мгновением позже щеку и губу обожгло болью.
– Смотри на меня, паскудное творение! – Указующий снова развернул меня за подбородок к себе, и все, что мне осталось, это впериться в него взглядом, насмешливо изогнув бровь. По крайней мере, мне очень хотелось верить, что именно так я и выглядела.