– Прошу прощения, комтур, но я не согласна. Я понимаю его, но понятия не имею, как говорить на нем самостоятельно. – Воздев указательный палец к потолку, я отрицательно покачала им, подчеркивая важность своих слов.
Ханс нахмурился, выразительно пошевелил бровями, обдумывая услышанное, и тяжело вздохнул.
Да, вот такая незадача, досталась тебе ученица черт-те что и сбоку бантик.
– А все предыдущие защитники обучались в храме? – Вопрос терзал меня уже достаточно давно. Харакаш говорил, что все божественные протеже до меня были из простого народа. Из книг я знала о том, что Коррин был храмовником, но о других никаких уточнений не было.
Мой вопрос явно вызвал затруднения у Ханса – он, задумчиво прищурившись и глядя куда-то сквозь меня, замолчал на добрые две-три минуты, потом медленно и очень неуверенно качнул головой:
– Если память не подводит меня, только трое, кроме защитника Коррина, обучались при храмах Светозарной.
– Получается, что не все знали храмовое наречие? – Меня не покидает мысль, что все это как-то не сходится.
С одной стороны, это наречие – важная часть, этакий ключ к способностям, дарованным божеством. С другой стороны, им явно владели не все. Или же его можно изучить где-то в другом месте?
Комтур вздохнул:
– Об этом доподлинно неизвестно, защитница. Я могу только сказать, что в летописях зафиксированы случаи использования божественных сил всеми защитниками веры, каких знала история нашего народа. Несколько из них были даже неграмотны, так как вышли из простого люда. Ирнаот, например, был землепашцем, а Лиам – рыбаком, так что говорить об их знании храмового наречия с уверенностью я не могу. С другой стороны, вы же знаете его откуда-то?
Испытующий взгляд моего нового наставника, который словно не был еще до конца уверен в моих умениях, заставил меня недовольно поджать губы. Комтур являлся невероятно ценным союзником и хорошим источником знаний и умений, но с ним приходилось быть очень осторожной. Постоянное ощущение танцев на скользком льду, необходимость соответствовать какому-то образу, который я еще не до конца сама понимала, – это все лишь добавляло нервозности.
– Откуда-то знаю. Единственное, что я могу предположить, так это вмешательство Светозарной. Она… – Я задумалась, припоминая нашу единственную личную встречу в храме. – Что-то сделала со мной. Разобрала и собрала заново. Даже не знаю, как это объяснить иначе, Ханс.
Очевидно удовлетворившись моей «откровенностью», храмовник важно кивнул:
– Возможно, в тебе, защитница, таится еще множество вещей, о которых мы даже не подозреваем. Пути Ее неисповедимы.
Я молчала, старательно контролируя выражение лица, уж больно фраза про пути повеяла на меня «домашними» религиями. Но хочешь – смейся, а хочешь – плачь, боги этого мира были явно куда реальнее богов моего мира. Или, по крайней мере, точно активнее – сейчас я была готова усомниться даже во всем том, что знала до этого про свой родной мир. И именно из-за этой активности и возникли все мои проблемы…
На удивление Ханс оказался хорошим учителем. Впрочем, почему на удивление? Если я правильно все понимала, он действительно готовился к тому, чтобы обучать. Если не новоявленного защитника веры, то молодых храмовников.
Принеся мне сшитую из бумажных листов тетрадь – вещь явно непростую и недешевую – и, о чудо, почти настоящий карандаш, он счел необходимым чуть снисходительно пояснить мне, что это за «писало», с таким изумлением я смотрела на широкий графитовый стержень, помещенный в трехсторонний корпус из дерева. В ответ уже я смотрела на комтура, не скрывая красноречивого выражения лица: «Ты что, за дуру меня держишь?»
– Я просто удивлена, что у комтура есть… писало, а в королевском замке оно не в ходу. – Слово «карандаш» тут явно отсутствовало в обиходе, и я решила не щеголять подобными словечками при Хансе.
– О, хм… – Кажется, храмовник чуть смутился. – Это действительно редкая вещь, и я подумал, что тебе она не знакома. У меня есть один друг, он считает себя обязанным мне и взял на себя труд снабжать комтурских писарей писалом из империи. Я беру себе по два из каждой его посылки и думаю, что сейчас его применение будет уместно.
Ого, у комтура есть друзья в империи? Или это карандаш из империи, а друг – из другого места? Все любопытственнее и любопытственнее!
Обучение храмовому наречию пошло достаточно споро. Меня не покидало странное, навязчиво зудящее где-то в подкорке ощущение, что я словно бы вспоминаю что-то известное, просто хорошо забытое. Комтур откровенно радовался, что не приходится по тысяче раз объяснять прописные истины, и хотя мой почерк он честно назвал «совершенно непригодным для книжного писца», но тут же уточнил, что мне вряд ли придется когда-либо этим заниматься, а значит, не о чем и беспокоиться – надо радоваться тому, что уже есть.
За изучением алфавита и азов письма время пролетело достаточно быстро. Вспомнила я об этом лишь тогда, когда в облюбованную нами хату ввалились, стряхивая с себя снег, Альвин и Харакаш, впуская следом морозный свежий воздух. Обернувшись на них, я разом ощутила, как свело и спину, и шею, и правую руку. В позвоночнике что-то хрустнуло, и храмовник, вздохнув и покосившись на шумно фыркающих и разувающихся мужчин у дверей, объявил, что на сегодня занятия окончены.
– Я принесу тебе доску для письма и молитвенник. Постарайся практиковаться в чтении и произношении, пока едешь в седле. Доброго вечера. – Закончив нейтрально свою реплику, Ханс разминулся с моим телохранителем и мастером меча, не обменявшись с последним даже взглядом, и, обувшись, вышел из дома.
Харакаш тут же плюхнулся на лавку напротив меня, где парой минут раньше сидел комтур, и с интересом глянул в мои бумаги.
– Ты знаешь храмовое наречие? – Я была готова к тому, что островитянин кивнет головой – слишком много тайн хранилось в этом человеке, но тот сразу отмахнулся.
– Откуда бы? Я просто любопытен. – Харакаш сверкнул на мгновение улыбкой, вызвав у меня резкий приступ подозрительности. Мастер меча явно пребывал в отличном настроении, хотя причин тому не было, более того, его всегда раздражало присутствие комтура где-то рядом.
Выдержав мгновения моего испытующего взгляда с максимально невозмутимым видом, Харакаш объявил, что не позволит превратить свою ученицу в книжного червя, и потому у меня есть полчаса на то, чтоб закончить все свои дела, а потом у нас по плану дня разминка и повторение спарринга с работой в команде.
– А перекусить можно? – После умственной работы меня всегда тянуло что-то пожевать, и обучение у комтура не стало исключением из правила.
Островитянин вполне благостно отнесся к идее легкого перекуса – в погребе старосты обнаружилась небольшая кадка с мочеными яблоками и ящик с овощами, которому предстояло перекочевать в обоз. Приготовленных так яблок я никогда в глаза не видела и потому пробовала с большим интересом; Альвин, судя по всему, имевший какие-никакие познания в этой области, рассказал, что яблоки мочили с медом и травами, это было ясно по вкусу. А еще то, что мед явно местный, с растущих в этом регионе цветов, а значит, у деревни была своя пасека.
– А торговля медом прибыльна?
– Торговля медовухой еще как, – хмыкнул Харакаш. – Ну и медом, конечно, тоже. Я больше чем уверен, что до войны жители Кохши воспринимали себя чуть более богатыми, чем их менее удачливые соседи. Вполне может быть, что в этом и заключается причина установки сетей через реку.
Найденная в ящике морковь оказалась тоже достаточно сладкой, чтобы съесть ее сырой. Некоторое время в доме раздавался только звук слаженно работающих челюстей и хруст плотного овоща, а потом, чувствуя приятную, не отяжеляющую сытость и бодрость, я пошла в свою комнату – переодеваться в стегло. Впереди нас с Альвином ждал еще один бой, пусть тренировочный, но не менее важный.
Как и ожидалось, Харакаш гонял нас до изнеможения. Спасибо, что до моего, а не Альвина, потому как иначе некому было бы тащить мое дрожащее в коленях величество до дома. Конец тренировки объявила я, просто сев в снег и сказав, что больше не могу. Перед глазами все плыло, пот по спине тек рекой, ноги дрожали, а лысый мучитель казался мне средоточием всех пыток мира в сереющих сумерках. Устало опустив щит и оперевшись на него, Альвин согласно кивнул, и мы вдвоем уставились на недовольно кривящегося островитянина.