Поясницу и бок обожгло болью, когда «я», не поднимаясь с колена, кувыркнулась в сторону, при этом наотмашь ударив своего противника под колени мечом.

Лезвие вошло в незащищенную ногу, рассекая плоть так легко, словно ее вовсе и не было. Воин рухнул рядом со мной, захлебнувшись криком и затихнув через мгновение. Вдалеке раздался звук боевого рожка, и в этот же миг на земляной пол шатра упал еще один мертвец. Эмил протянул мне руку, помогая быстро встать.

– Началось, – одними губами шепнул он. – Тебя не спрятать, тут еще два «красных», и смерть Гира они явно почувствовали. А ошейник не дает твоей Ато раскрыться на полную, чтобы я смог спрятать свое присутствие и нападать неожиданно.

– Значит, идем в открытую. Времени мало, но я сделаю, что смогу. – Моими губами ответил храмовнику Коррин, и тот, вглядевшись в мое лицо, изумленно распахнул глаза, чтобы через миг, взяв себя в руки, кивнуть.

Эмил помогает «нам» затянуть ремни кирасы поверх наскоро застегнутой стеганки. На мою голову возвращается шлем, на левую руку – латная перчатка, но на большее у нас уже нет времени. То и дело, посматривая по сторонам вторым зрением, я замечаю алый сгусток, что приближается к нам в окружении слабо мерцающих потоками Ато людей.

– За нами пришли. – Эмил подтверждает увиденное «нашими» глазами.

– Значит, не будем заставлять их ждать. Отвлекай «красного», мне нужно пролить много крови. Очень много крови, чтобы избавиться от своего украшения.

«Эва, ты меня слышишь?»

«Да».

«Для того чтобы снять ошейник, нужно больше Ато. Сейчас он отсекает тебя от окружающего мира, но он не способен отсечь мир от тебя. Каждый убитый во имя Пресветлой будет передавать свою Ато тебе. Рано или поздно ошейник просто лопнет. Мы должны это сделать, понимаешь?»

«Да, понимаю».

«Хорошо. Я обещал тебе помочь, и я это сделаю. Когда ошейник лопнет – я полностью растворюсь в твоей памяти. Будь к этому готова и… доверься мне».

«Я тебе доверяю…» – отвечаю я Коррину и чувствую, как на «нашем» лице появляется улыбка.

– Эмил, пора.

Мы выходим из шатра, и Эмил тут же пропадает. Коррин делает длинный прыжок вбок и вперед, уходя от чего-то, похожего на кровавую молнию, и, оказавшись практически вплотную к ближайшему воину, бьет того освобожденным от «ножен» стилетом в глаз, сжимая лезвие меча в левой руке.

– Пресветлая!

Раненый отшатывается, роняя клинок и хватаясь за лицо. Коррин пронзает его мечом, все так же держась левой рукой за основание гарды, и одновременно с этим – возвращая стилет в «тело».

– Во имя Твое!

Отпустив лезвие меча, Коррин хватает обмякшее тело за плечо, резко дернув на себя, прикрывает им нас, как щитом, и тут же отбрасывает, освобождая клинок. Шаг по диагонали, противник оказывается с левого бока и даже чуть-чуть за спиной.

– Жертвую!

Снова перехватывая меч за лезвие под гардой, Коррин разворачивается вместе с пропустившим его за спину воином и бьет Жалом-стилетом между шлемом и краем доспеха. Я не слышу, но представляю, как кровожадно поет Жало, вгрызаясь в подставленную под удар шею. Для божественного оружия не становится преградой кольчужный койф [52] , и на землю падает еще одно тело.

Защитник веры тем временем снова собирает меч в единое целое, салютуя окружающим нас воинам. После перекидывает меч в левую руку, подцепляет носком сапога слетевший с руки нашего последнего противника кулачный щит, перевернув его ручкой вверх, подхватывает с земли правой рукой. Несколько быстрых шагов назад – и вот уже со спины нас не обойти, там стоит полуразгруженная двухколесная телега, устремив оглобли к небу.

Наших противников шестеро. И они, оценивающе смотря, не торопятся нападать.

Я чувствую, как мои губы растягиваются в «деревянной улыбке», все-таки мимика Коррину подвластна куда хуже.

«Улыбнись им, Эва. Нас двое, их – всего шестеро. Они уже боятся нас, и этот страх – только начало!» – Голос Коррина в моей голове звучит торжественно, и я понимаю, что он действительно получает некоторое удовольствие от происходящего.

«Некоторые привычки уже невозможно искоренить», – отвечает на мои мысли Коррин, и я снова чувствую улыбку в его голосе.

И улыбаюсь своим противникам уже сама.

– Эй, ваше высочество, давайте договоримся. Кладите железки на землю, и мы обещаем вам почет и уважение. – Третий с правого края растянул губы в ухмылке, видимо призванной изобразить вежливую ответную улыбку.

«Балабол. В драку первым не полезет. Отвлекает твое внимание. Меч паршивенький, лучше бы топор взял, как все остальные. Из доспехов одно стегло… Обрати внимание, что наши противники вооружены чем попало. Красный явно взял первых попавшихся, а кто может ему попасться в тылах лагеря, если большая часть ушла держать оборону?» – тут же поясняет мне Коррин, не удостаивая говорящего пристальным взглядом.

– Ага, уважим так уважим, на всю жизнь запомнит, – хохотнули ему в ответ с противоположного края. Короткий взгляд на остряка выхватывает только нужные детали: прикрывающую до бедра кольчугу, простой шлем-таблетку с широким наносником, надетый поверх кольчужного капюшона. Ничего особенного, так одеты все, кроме мечника, если бы не боевой топор с шипом на противоположной лезвию стороне, который он держал в руках.

– Братцы, да она язык проглотила. Видимо, только богиньку свою звать и научена, – снова подал голос «балабол».

Коррин молчит, опустив меч и экономя силы. Противники перестраиваются. Здоровяк с секирой уходит на край, отодвигаясь назад, за пределы полукольца. Противоположную ему позицию занимает другой воин, единственный из оставшихся, вооруженный кистенем и щитом экю. Остальные выстраиваются в малый полукруг, где «балабол» с мечом оказывается на правом краю.

«Секира и кистень перекрывают возможность бокового отхода», – слышу мысленную подсказку.

Перед нами оказывается мечник и «три топора», они, встав полукругом, начинают очень осторожно приближаться.

Но Коррин явно не собирается ждать, пока они подойдут совсем близко. Как только до единственного мечника остается едва ли пять шагов, защитник сам делает рывок вперед, нанося удар воину с топором по левую руку от нас. Тот блокирует удар топорищем, в это время находящийся с правой стороны «балабол» пытается нанести удар мечом, сразу же натыкаясь на щит. Следом за первым шагом Коррин делает второй, проходя между двумя противниками, и, разворачиваясь через правое плечо, наотмашь рубит Жалом по укрытой стеганкой спине слева направо.

– Во имя Твое, – выдыхает Коррин одновременно с коротким воплем мечника, падающего с рассеченной до позвоночника спиной. Потом морщится недовольно – вместо того, чтобы сдохнуть от болевого шока, упавший противник пытается куда-то уползти.

Добить его мешают «три топора», споро разворачиваясь в нашу сторону и перекрывая дорогу к своему неудачливому соратнику. Здоровяк с секирой так же быстро смещается к нам, пытаясь зайти сзади. Щит-и-кистень медлит, поглядывая нам за спину.

За спиной у нас сражение двух храмовников. И пусть нет возможности на него посмотреть, но оно чувствуется всем телом.

«Эмил устает. Скоро он или убьет своего противника, или падет сам. Нужно поторопиться», – комментирует происходящее Коррин. И, демонстративно крутанув Жало в воздухе, снова идет в атаку.

Смотря, нет, чувствуя, как он двигается, я невольно вспоминаю тренировки с Харакашем. Неритмичные движения ног сбивают с толку. Острие Жала рисует в воздухе полотно обманных ударов, раз за разом отыскивая слабые места. Коррин то сближается, то снова рвет дистанцию со своими противниками, заставляя тех много двигаться. А я… Я чувствую каждое движение своего тела как маленький взрыв боли. Меня били сильно и умело. Так, чтобы не убить, но доставить максимум неприятностей. И теперь это тело Коррин нещадно нагружал, пользуясь тем, что вся боль доставалась его обладателю – мне.

Что-то вдруг меняется в поединке, я чувствую, как Коррин вдруг медлит, задерживая удары. Движения ног сбиваются и становятся ритмичными.