– Мне столько не платят, – заявляет он спустя небольшую паузу, после чего с грустью окидывает небольшое поле боя взглядом и попросту уходит.
Я снова опускаюсь на колени, сплевывая розовую пену. При первом падении я прокусила себе язык, и если на фоне всего происходящего это сначала не особо чувствовалось, то теперь я то и дело бесконтрольно касалась кровоточащим языком неприятно тянущих от полученных ранее ударов десен.
Интересно, магистр Фарраль сможет восстановить мне зубы в случае чего? Ее высочество Эвелин Шепелявая, единственная и, черт возьми, неповторимая. Зато при виде такой невесты Ариман, быть может, просто развернется и уйдет. Было бы неплохо…
Положив ладонь на рукоять своего меча, я попросила дать мне то, что он успел накопить за этот бой, и, подавив желание просто лечь на землю и некоторое время вовсе не шевелиться, обратила взгляд к двум храмовникам… И щенку, которого Эмил каким-то образом ухитрился выкинуть из-за пазухи во время схватки и который теперь сидел под телегой, сжавшись в комок и прижав уши.
Дела у Эмила шли не очень, и я понятия не имела, как ему помочь. В очередной раз распавшийся клубок дерущихся мужчин, словно два разъяренных кота, позволил мне рассмотреть «красного» чуть лучше. Он, как и Эмил, был одет в плотную простеганную куртку и штаны. Живот и поясницу закрывал широкий кожаный пояс с наклепанными на него металлическими пластинками. Этот же пояс служил основой для крепящихся к нему за специальные кольца сумочек. Что в них было – для меня оставалось загадкой. Противник Эмила выглядел потрепанным, как и сам Безымянный. Лица обоих мужчин уже были расцвечены синяками, но это было мелочью. Снег вокруг места их борьбы был щедро украшен каплями крови – она капала с края стеганой куртки Эмила, текла по левой штанине «красного». Кровью были измазаны их лица. Казалось, что в какой-то момент они оба использовали в драке не нож, что каждый сжимал в руке, а собственные зубы.
Пока я рассматривала их, «красный» вдруг обернулся и сделал в воздухе странный жест рукой в мою сторону. Эмил, не дав ему закончить, бросился на драконопоклонника, но тот, видимо, не просто ожидал подобной реакции, а намеренно провоцировал Безымянного, потому как легко уклонился от атаки.
– Нет! – Я вскочила на ноги, но какой в этом толк? Эмил пропустил удар кулаком в лицо, пошатнулся, и «красный», подсекая Указующего, ударил упавшего ногой по затылку. После чего обернулся на меня.
В его взгляде – упрямая решимость. Я понимаю, что этот поединок окажется для меня самым сложным. «Красный» не отступит, не будет лезть на рожон…
Меня вдруг касается странное чувство, немного колючее и очень знакомое. Мой противник, остановившись на полпути, замирает, глядя на меня настолько подозрительно, что мне даже хочется развести руками, сказав «это не я». Мы с ним синхронно поворачиваем головы, одновременно определив, с какой стороны идет это странное ощущение, но для моего несостоявшегося противника уже поздно. Три смертоносных оборота, и отлично знакомый мне топор с отчетливо слышным хрустом проламывает ему голову, отбрасывая тело «красного» назад.
Я со всей возможной скоростью ковыляю навстречу островитянину.
– Забери мой топор! – кричит мне он, опускаясь на одно колено возле неподвижно лежащего Эмила, и я, чуть притормозив, дергаю задорно торчащее вверх топорище. Потом, сцепив зубы, втыкаю свой меч в землю рядом и, упершись ногой в грудь мертвого драконопоклонника, обхватываю деревянную рукоять двумя руками и тяну, раскачивая оружие из стороны в сторону, пока оно наконец не поддается, выскальзывая из костяных тисков.
– Жив, – радует меня Харакаш, едва я оказываюсь рядом, – но без сознания. Крепко его отделали. Раны несерьезны, главное, чтобы никакой дряни туда не напихали. Так, на первый взгляд, все чисто. Ты как?
– Жива. – Я не знаю, что еще ответить мастеру меча. Он понимает, что для подробного описания моего состояния сейчас не время, и лишь задерживается взглядом на моем лице на миг.
– Надо увести тебя и Эмила, и я вернусь за…
– Гир мертв, – прерываю его я, – где-то здесь, наверное, Гаратэ. Я не хочу бросать его.
Островитянин дергает щекой, с прищуром глядя на меня.
– Мертв, значит… Ладно. Сейчас наша пехота штурмует холм, я убрал разведчиков и дозорных, храмовники прикрывают им головы. Так что ребята Бернарда делают много шума, но я не уверен, что… – С находящегося от нас по левую сторону конца лагеря раздается шум и ржание коней. Харакаш меняется в лице, хватает Эмила под руки и, закинув себе на спину, бросается к телеге. Я бегу за ним.
Мы успеваем спрятаться за ней как раз в тот момент, когда из-за шатров и палаток показывается тяжелая конница. Она быстро проезжает мимо нас к противоположному концу лагеря под пожелание Харакаша переломать себе шеи на склоне.
– Они… Они же сейчас съедут с холма прямо на наших! – Я провожаю бронированных всадников взглядом, ощущая безысходный ужас.
– Да, потому так важно как можно скорее вывести тебя из лагеря. – Мастер меча бросает на меня короткий взгляд, и я вцепляюсь в Эмила обеими руками.
– Он убил брата, защищая меня! Я его здесь не брошу!
В это же время вылезший из-под телеги щенок поставил передние лапы на бедро Безымянного и тихонько тявкнул, глядя на островитянина. Тому оставалось лишь вздохнуть.
– Отважный храмовник, щенок, юная валькирия и уставший старик. Про нас напишут просто невероятные легенды, если мы переживем этот день, конечно.
– Так уж и старик, – хмыкнула я, пользуясь короткой возможностью просто сидеть и не шевелиться.
– Эва, да если б я мог, я был бы уже седым! Неужели Туманный…
– Туманный молодец, это я – дура. Он мне дорогу показал, а я пошла Гира искать. Нашла вот на нашу голову.
Островитянин сплюнул, тихо и зло что-то сказав себе под нос. Потом, выглянув из-за телеги, повернулся ко мне:
– Так. Теперь мы знаем, где конюшня. Если Гаратэ где-то и держат, то, скорее всего, там. Оставайся тут, может быть, получится привести Эмила в чувство. Я попробую добраться до коня, выйдет – он поможет нам выбраться отсюда даже в том случае, если Эмил в себя не придет. Не выйдет – готовься, что тащить его тебе, пока я буду нас прикрывать.
Харакаш вытащил из специальных поясных «ушек» топоры и, пощупав пояс на спине, вытянул кожаную шлейку, вешая оружие чуть ближе к пояснице. Ножны с мечом, напротив, перемещаются на другом кожаном пояске чуть вперед, под руку. Он прохлопывает свои сапоги, поправляет нож за голенищем и, пригнувшись, выскальзывает из-за телеги.
– Удачи, – шепчу ему вслед я, глядя, как согнутая спина, прикрытая неизменным синим пончо, исчезает среди пирамидальных шатров.
Остается только ждать.
Бернард, глядя на то, как медленно, но неотвратимо поднимаются по холму два, по пять десятков каждый, отряда тяжелой пехоты, ощетинившись копьями и прикрытые щитами храмовников, испытывал легкий трепет. Несколько десятков полупрозрачных, источающих божественное сияние щитов защищали его солдат от стрел лучше, чем что-либо виденное им в жизни. В какой-то момент ему показалось, что щиты храмовников сверкнули особенно ярко, отразив лучи света, сумевшие прорваться через серые снежные облака, а отряды словно прибавили шагу.
С каждым сотым ударом сердца граф все с большей уверенностью смотрел на то, как вверенные ему люди преодолевают холм. И все больше верил в то, что все его предосторожности останутся лишь предосторожностями, не пригодившимися в этом бою.
Прозвучавший с вершины лагеря звук боевого рожка разбил эту надежду на множество осколков.
Сжав челюсти до зубовного скрипа, граф смотрел, как из ворот лагеря на вершине холма выезжает тяжелая кавалерия, выстраиваясь в шеренги перед частоколом.
«Два ряда по четыре… Три ряда по четыре… Четыре ряда по пять! О, Пресветлая, молю, пусть это будет все, что у них есть!» – пронеслось у него в голове.
Был ли тут оберегающий перст богини, граф сказать не мог, но все же всадники закончились, и он, разжав сведенные челюсти, обратился к офицеру рядом: